У меня есть заветная мечта – увидеть себя маленькой.
Например, пятилетней. Щекастой, карапузой, с выгоревшими на южном солнце волосами цвета соломы. В смешных сандаликах на босу ногу. Я любила разговаривать с гусеницами. Задавала им вопросы и терпеливо ждала ответов. Гусеницы сворачивались калачиком или уползали прочь.
Молчали.
У нас была собака – маленькая, мохнатая, вреднючая, настоящая жучка. Звали её Белкой. Этакий ртутный шарик – целый день носилась по двору, бесконечно выясняла отношения со своей тенью – старалась её перескакать. В саду нани Тамар росли большие подсолнухи. Нани Тамар обвязывала их газетой, чтобы вездесущие воробьи не выклевали семечки. Но воробьи так просто не сдавались, они обрывали по краю бумагу и воровали семечки. Белка была заслуженным пугалом сада нани Тамар – строго инспектировала каждый подсолнух, и если засекала в пределах видимости хоть один вражеский чик-чирик, тут же летела, развеваясь кудряшками, к непрошеному гостю. Густо облаивала его до седьмого колена. Спасала урожай.
Обожала топинамбур. В сезон топинамбура превращалась в крота – шуровала по кустам, выкапывала сочные клубни и моментально съедала, чавкая и закатывая глаза. За кусочек чурчхелы готова была душу продать. Любила печёную кукурузу – возилась с ней с утра до вечера, прятала и перепрятывала, отлягивалась от своей тени, если та позволяла себе посягательства на священный початок.
Однажды к нам в гости заглянул младший сын бабушки Шушик. В тот день он был особенно неотразим – большие бакенбарды, облегающая сорочка с сокрушительным взмахом ворота, брюки-клёш. Штанины при ходьбе развивали такую мощную амплитуду, что периодически, цепляясь друг за друга, обматывались вокруг ног плотным коконом. Белка эти брюки сразу невзлюбила, видимо, приняла их беспардонное трепыхание на свой счёт. Сидела, нахохлившись, за тутовым деревом, вздрагивала мохнатыми ушами. Периодически убегала в сад – облаивать банды воробьёв. Заодно, пробегая мимо, облаивала брюки. Как назло, вечер в тот день выдался ветреным, штаны на двоюродном дяде развевались так, что казалось ещё чуть – и он улетит, подхваченный порывом. В очередной раз, когда Белка пробегала мимо, штанины вспорхнули огромными крыльями летучей мыши, затрепетали-заполоскались. Тут у Белки терпение лопнуло, она вцепилась зубами в брюки и не отцеплялась до тех пор, пока не изорвала их в тонкую лапшу. Рвала сладострастно, с упоением, аж подвывая от удовольствия.
Дядя от сменных брюк отказался, уходил домой дворами, развеваясь на ветру изящной бахромой. Белку мы отругали и даже надавали газетой по ушам. Белка имела фальшиво виноватый вид, передвигалась по двору, как диверсант в тылу врага – по-пластунски, воровато ходя мелкими лопатками. Оживлялась только при виде очередной стаи воробьёв. Но и их гоняла аккуратно, косилась одним глазом на нас – сердимся, не сердимся? Поймав чью-то опрометчивую улыбку, летела что есть мочи, захлёбываясь в счастливом лае. Мы спохватывались, делали грозные лица. Белка тут же сникала, закатывала уши обратно, и, мелко виляя хвостом, уползала прочь.
Я помню себя пятилетней, гоняющейся, как угорелая, за нашей собачкой. Мы мчались навылет через дворы – один, второй, третий – распугивали кур, гусей, поросят. Соседский индюк, бронзовый самовлюбленный красавец, каждый раз глубоко оскорблялся нашим неуважительным отношением и ругался вслед высокомерным клёкотом. А мы летели дальше, перепрыгивая через старые, перекошенные деревянные заборы, колючий низкорослый малинник, пышные кусты зацветшего просвирняка, цепляли липучие семянки лопуха. Вверх, вверх по рыжей, жаркой дороге, туда, где огибаясь острым локтем, она резко уходила по склону вниз – к большому винограднику, к пенной речке, к развалинам каменной крепости…
Ловили грудью воздух, ладонями – солнце, наполнялись-наливались до краёв, до кончиков, до самых до краинок – счастьем.
У меня есть заветная мечта – увидеть себя маленькой. Например, пятилетней. Щекастой, веснушчатой, с выгоревшими на южном солнце волосами цвета соломы. На берегу реки. С Белкой, путающейся под ногами.
Обнять, прижать к груди. Смолчать.
Мне этого так хочется, что я иногда верю – так оно и будет.
Свежие комментарии