Среднесуточный пассажиропоток Московского метрополитена — около 32 000
человек на километр линии и около 52 000 человек на станцию
Фрагмент картины Лили Фареди (1896–1969) «Метро», 1934 год
Я считаю, что самая большая фальсификация в истории человечества — это отмена крепостного права в 1861 году.
Когда я только начинала работать после института, пару лет я ездила на работу на общественном транспорте. С одного конца Питера на другой. Я ехала так: 15 минут пешком, 20 минут на автобусе, потом через весь город на метро с пересадкой, потом еще 20 минут на маршрутке и 15 минут пешком до офиса.
Когда я приезжала на работу, мне сначала требовалась реанимация и адреналин в сердце, а потом кофе и булочка с корицей. День еще даже не успел начаться, а было ощущение, что я попала под каток, и водителю понравилось меня переезжать. Поэтому полчаса я просто приходила в себя, пила кофе, смотрела в одну точку и вздрагивала от звонков.
Дорога назад была таким же приключением и, оказавшись дома, я сначала набрасывалась на горячие пельмени, а потом бросалась в горячую ванну, всплывала и долго-долго безвольно качалась на поверхности воды, иногда шевеля пальцами на ногах.
Как сейчас помню. Лето, утро, горячий железный автобус, за бортом +30, облачность высохла, ветра нет.
Со всех сторон ко мне прилипли потные тела, и их было так много, что я почти парила в воздухе. Если оторвать обе ноги от пола, то не упадешь. Вообще ничего не произойдет. Можно ехать стоя и болтать ногами. А еще кто-то удобно расположил на моем затылке газету «Аргументы и факты» и читал. Я ехала и думала: «Соберись, тряпка! Не раскисай. Всем тяжело, не ты одна такая. Надо работать. Надо! Вон, целый автобус людей и никто не ропщет. Соберись!».
То есть у меня не было мыслей: «Да пошли вы в жопу с такой работой!». Или: «Убрал газету с моей головы, быстро!». Я ехала и думала, что вот такая жизнь. Какая есть. Как в фильме — вода мокрая, небо голубое, жизнь дерьмо. Хотела стать взрослой, получай. Тогда, в 20 лет, я не допускала даже малейшей мысли, что вообще-то может быть по-другому. Что работа может быть любимой и рядом с домом. Что вода мокрая, небо голубое, а жизнь — счастье.
А потом один раз, в метро, мужик, сидящий напротив меня, вдруг, где-то между Елизаровской и Ломоносовской, расстегнул ширинку и явил мне свой фаллос. Причем явил так искусно, что видела его только я. Сверху фаллос был прикрыт пакетом, а по бокам коленками. А я еду, сначала 15 минут пешком прошла, потом 20 минут на маршрутке ехала, потом пересадку в метро сделала, где меня сожрала толпа и выплюнула вот в этот вагон. И, наконец, я села и оказалась в первом ряду — ретроспектива немого кино «не для всех». Сижу и думаю: «Ну почему опять я?».
То есть у меня не было мыслей заорать на весь вагон: «Ловите онаниста!». Я не представляла себе, как сейчас вскочу и плюну ему в лицо. Я не фантазировала на тему, как сниму туфлю и шпилькой пригвозжу его к скамейке прямо в фаллос, а потом вызову 911 и про меня снимут кино. Не было ничего такого. Почему то в такие моменты сидишь и хочешь исчезнуть. А исчезнуть некуда, вокруг тоннель. Прямо цепенеешь. И делаешь вид, что не заметила, но книги как назло нет, а притворяться спящей, страшно. Еду и несчастная такая.
И когда, на своей станции я подошла к выходу и вдруг сзади на ухо услышала вкрадчивое «спасибо», вот тогда-то я и решила — ВСЁ! И пересела на десять лет в пробки. В пробках «Аргументы и факты» у меня на затылке никто не читал и кино «не для всех» не показывал, но иногда мне хотелось катапультироваться из машины, потому что повеситься в ней никак. Мой личный рекорд — 6-часовая пробка в городе и 7-часовая за городом.
А недавно мы шли с Алисой в парк вечером, и на остановке замер трамвай. Как раз было время, когда люди, освобожденные от крепостного права, ехали с работы домой. Казалось, что трамвай сожрал тысячу человек и его сейчас вырвет. У него была тысяча глаз. Сбитые в плотную дышащую кучу, люди висели на поручнях и откровенно страдали. Кто-то смирился и читал «Аргументы и факты». Кто-то стоял и болтал ногами. А кто-то приготовил пакет и жетон на метро. И как раз была такая погода, когда кажется, что свинцовое густое небо лежит у тебя на бровях и путается в ресницах, а влажность исследует внутренности и забирается в душу. Поэтому, если бы кто-то вдруг на этой улице решил снимать фильм про концлагерь, эпизод про перевозку несчастных евреев, то на декорациях и актерах можно было бы сэкономить. Тысяча грустных глаз есть, свинцовое небо упало в самое сердце, вагон трещит и стонет.
И я поняла одну вещь: крепостное право никто не отменял. Его просто модифицировали, причесали, выщипали брови, подвели глаза, чуть сбрызнули духами и ввели дресс-код. Придумали трамваи, засунули поезда под землю, стали выпускать газеты и пакеты. Но суть осталась та же.
И что со всем этим делать — совершенно непонятно.
Хотя нет... понятно.
Но как это сделать прямо сейчас — совершенно непонятно.
P. S. Для тех, кто в танке трамвае. Я не сравниваю крепостное право и нашу современную жизнь, потому что это, как минимум, глупо. Но это, как минимум, странно — стоять и болтать ногами в трамвае каждое утро, пять дней в неделю, на протяжении всей жизни.
Свежие комментарии