Почему мы чувствуем себя неловко, если не поздравили друга с Новым годом?
Почему женщины всегда радуются, когда мужчины дарят им цветы?
Почему в двадцать первом веке, во вполне цивилизованном обществе, можно увидеть гадалок с картами и водителей, тормозящих перед траекторией только что перебежавшей дорогу черной кошки?
Нужно ли выпивать вместе с шампанским пепел от бумажки с желаниями, сгоревшей за то время, "пока часы двенадцать бьют", посылать "к черту" всех накануне экзамена и при любом удобном случае плевать через левое плечо?
Откуда все эти "тьфу-тьфу чтоб не сглазить" в широком смысле?
Иными словами – откуда и как возникают и почему так долго живут наши привычки и ритуалы?
Привычки и ритуалы?
Не правда ли удивительно, что такие, кажущиеся нам "чисто человеческими", особенности поведения на самом деле растут из мира животных, и по сути своей выполняют очень важную эволюционную функцию. Великий австрийский биолог, отец этологии, профессор Конрад Лоренц в книге "Агрессия" описывает первые дни жизни своей гусыни Мартины, в кругах психологов и этологов знаменитой не менее, чем сам Лоренц:
"В холле нашего альтенбергского дома справа от центральной двери начинается лестница, ведущая на верхний этаж. Напротив двери – очень большое окно. И вот, когда Мартина, послушно следуя за мной по пятам, вошла в это помещение, – она испугалась непривычной обстановки и устремилась к свету, как это всегда делают испуганные птицы; иными словами, она прямо от двери побежала к окну, мимо меня, а я уже стоял на первой ступеньке лестницы. У окна она задержалась на пару секунд, пока не успокоилась, а затем снова пошла следом – ко мне на лестницу и за мной наверх.
В последующие дни этот процесс продолжался: полностью исчезла задержка у окна, а также и впечатление, что гусыня вообще чего-то пугается. Проход к окну все больше приобретал характер привычки, – и выглядело прямо-таки комично, когда Мартина решительным шагом подбегала к окну, там без задержки разворачивалась, так же решительно бежала назад к лестнице и принималась взбираться на нее.
Прошел год. Однажды вечером я забыл впустить Мартину в дом и проводить ее в свою комнату; а когда наконец вспомнил о ней, наступили уже глубокие сумерки. Я заторопился к двери, и едва приоткрыл ее – гусыня в страхе и спешке протиснулась в дом через щель в двери, затем у меня между ногами и, против своего обыкновения, бросилась к лестнице впереди меня. Но тут произошло нечто поистине потрясающее: добравшись до пятой ступеньки, она вдруг остановилась, вытянула шею и расправила крылья для полета, как это делают дикие гуси при сильном испуге. Кроме того она издала предупреждающий крик и едва не взлетела.
Затем, чуть помедлив, повернула назад, торопливо спустилась обратно вниз, очень старательно, словно выполняя чрезвычайно важную обязанность, пробежала свой давнишний дальний путь к самому окну и обратно, снова подошла к лестнице и стала взбираться наверх. Я едва верил своим глазам. У меня не было никаких сомнений по поводу интерпретации этого происшествия: привычка превратилась в обычай, который гусыня не могла нарушить без страха."
Как возникают ритуалы?
Этологи со времен Лоренца и до наших дней убеждаются в том, что ритуалы берут истоки в привычках, которые порождаются, как правило, эволюционно полезным эмпирическим опытом и далее передаются ближайшим членам сообщества путем прямого копирования такого поведения. Известны эксперименты, когда обезьянам оставляли бананы в самых разных местах вольера, но в одном углу подход к пище был огорожен проволокой со слабым электрическим током. После первой же "обжегшейся" обезьяны другие представители сообщества стали всячески избегать того места. Когда у них появились детеныши, не знавшие об опасности, взрослые оберегали их, наказывая за попытки приблизиться "к страшному банану". Но самое удивительное, что даже когда поколение обезьян полностью сменилось, и угрозы давным давно не было, обезьяны по-прежнему считали это место "запретным" и соответственно учили молодое поколение!
Похожим образом японская восьмимесячная обезьяна, впервые отмывшая батат от песка, стала "героиней" своего сообщества – глядя на нее, бататы стали мыть все, осознав, что без песка они вкуснее. Уже, наверное, не стоит удивляться тому, что впоследствии и чистые бананы обезьяны, никогда не видевшие на нем песка, мыли со всей положенной тщательностью. По поводу этого эксперимента в Сети можно найти описание "эффекта сотой обезьяны", но это – уже совсем другая история...
Таким образом, изначально в животном мире формирование привычек (а за ними и ритуалов) обусловлено вопросами выживания. Еще более наглядно это иллюстрирует другое наблюдение Лоренца: "У многих видов так называемых толкунчиков (немецкое название – "танцующие мухи"), стоящих близко к ктырям (немецкое название – "мухи-убийцы", "хищные мухи"), развился столь же красивый, сколь и целесообразный ритуал, состоящий в том, что самец непосредственно перед спариванием вручает своей избраннице пойманное им насекомое подходящих размеров. Пока она занята тем, что вкушает этот дар, он может ее оплодотворить без риска, что она съест его самого; а такая опасность у мухоядных мух несомненна, тем более что самки у них крупнее самцов. Без сомнения, именно эта опасность оказывала селекционное давление, в результате которого появилось столь примечательное поведение. У веселой альпийской мухи-портного самцы вообще никаких насекомых больше не ловят, а ткут маленькую, изумительно красивую вуаль, которую растягивают в полете между средними и задними лапками, и самки реагируют на вид этих вуалей."
Изначальная целесообразность ритуалов, в частности – подарков самке, показана на многих моногамных видах. Например, самцы древних человекообразных – ардипитеков – в ходе своей эволюции отказались от страшных клыков, ориентируясь на величину которых ранее самки выбирали себе партнера, в пользу... нет, пока еще не цветов, но – еды для самки. Дело в том, что детство детенышей человекообразных обезьян длинное, самка надолго привязана к потомству, и больше детенышей может вырастить не та, которая "вышла замуж" за наиболее мускулинного самца, но та, партнер которой оказался наиболее заботливым кормильцем. Так "в привычку", а затем в ритуал, вошла традиция приносить что-нибудь хорошее своим любимым, подмеченная нашими далекими предками у какого-то беззубого, но пользующегося неизменной благосклонностью самок, ардипитека. Итак, привычка – по крайней мере, изначально – основывается на эволюционно полезном поведении.
Но тогда откуда у людей (и только у людей) берутся привычки вредные?
Оговорюсь сразу: да, случаи крыс-наркоманов и обезьян-алкоголиков известны – но "попадание на крючок", в отличие от людей, не было их личным выбором.
Первое объяснение – с точки зрения психофизиологии. Всем психотерапевтам со времен Милтона Эриксона, практикующим с больными, страдающими теми или иными формами зависимости, известно, что любая вредная привычка несет в себе эмоционально приятное подкрепление, которое "перевешивает" все здравые аргументы о ее вредности. Ни для кого не секрет, что в большинстве случаев толчком к первой сигарете является, как правило, неосознанное, стремление к социальному признанию в рамках данного социума и значимых его членов: понятие "белая ворона" не случайно. У птиц ли, у зверей или у людей для того, чтобы выжить среди себеподобных, необходимо либо исповедовать их идеалы, либо привносить в сообщество нечто, этому сообществу безусловно полезное – а это могут далеко не все.
Вспоминается знакомый со студенческой скамьи эксперимент с незадачливым петушком, который в курятнике неизменно подвергался нападкам не только петухов, но и кур, поскольку был слабым и невзрачным. Но стоило ученым прикрепить у него на голове большой красный хохолок, по размеру превосходящий хохолки остальных петухов, как ситуация в курятнике в корне изменилась: петухи начали обходить вчерашнего неудачника стороной, куры буквально ходили за ним попятам, да и сам он очень скоро почуствовал себя настоящим супергероем и начал вести себя соответственно. "Красный хохолок" в любом сообществе должен быть или как у всех, или больше – отсюда в малокультурных человеческих сообществах растут корни таких привычек (как следствие – ритуалов), как курение и сквернословие, в продвинутых – еженедельные походы в театр и на выставки, и так далее.
Второе объяснение вредных привычек, возникающих именно в людском сообществе, жестче и проще: ввиду почти критичного превалирования человека, как вида, над всеми остальными, эволюционные механизмы Земли вступили в конфликт с эволюционными механизмами человеческого рода, и критерии естественного отбора стали намного более жесткими. В целях естественного ограничения вида, древние мощнейшие силы привычек и ритуалов частично повернулись против эволюции и начали провоцировать образование сообществ, обреченных в конечном итоге на вымирание. Поскольку главное, благодаря чему человек обогнал всех других в эволюционной гонке – его способность ориентироваться не только на инстинкты, но и принимать разумные решения, теперь выживать и продолжать род, с точки зрения эволюции, достойны только те, кто прошел тест "на разумность" и выбрал здоровое сообщество.
Как возникают и исчезают привычки?
В Википедии читаем: "Привычка формируется в процессе неоднократного выполнения действия на той стадии его освоения, когда при его исполнении уже не возникает каких-либо трудностей волевого или познавательного характера" – но так ли это? Я склонна считать, что не всегда. Одна моя близкая знакомая, бывшая злостным курильщиком с институтской скамьи в течение двенадцати лет, "не могла" бросить курить даже будучи беременной. Но вскоре после рождения дочери мы заметили, что она более не притрагивается к сигарете. На вопрос, как такое произошло, она ответила: "Я взяла ее на руки и поднесла к груди. Она начала сосать и сморщила личико. И я поняла, что ей приходится пить горькое молоко". Она бросила курить в одночасье, без "неизбежного" абстинентного синдрома и других "ужасов бросания", пугающих курильщиков. С той поры прошло шестнадцать лет, а эта женщина так и не курит.
"Привычка есть не что иное, как образование в мозговых структурах устойчивых нервных связей, отличающихся повышенной готовностью к функционированию. Система таких нервных связей служит основой более или менее сложных форм поведенческих актов". Следовательно, на уровне нейрофизиологии мозга, появление или образование привычки – это как "короткое замыкание" нейронных связей, переброс микро-электрической цепочки с одного направления на другое. В поведении и обезьян с бананами и бататами, и гусыни Мартины, и экс-курильщицы прослеживается единая закономерность: спонтанная реакция на некое изначальное эмоциональное потрясение на уровне легкого шока, запускающая это "короткое замыкание" – которое в дальнейшем, благодаря отлаженным эволюционным механизмам, превращает такую реакцию в привычку, и далее – в ритуал.
Так что же все-таки для современного человека – привычки и ритуалы?
Значит ли, что следование ритуалам – пережиток прошлого, эволюционно не целесообразный? Ответ простой: знание – сила именно потому, что дает возможность выбора и помогает не быть рабами неведомого. Когда мы понимаем природу привычки и ритуала, как мощных эволюционных механизмов, приобретенных ли в ходе собственных "проб и ошибок" или оставленных в наследство от наших древних прародителей, знаем, как они возникают и почему прекращаются, мы можем не просто слепо следовать им либо вступать в почти бесполезную борьбу усилиями воли, но управлять ими осознанно, как того требует от нас звание "человека разумного".
Алиса Тананаева
Специалист по психологической и психофизиологической диагностике
Свежие комментарии