Время не лечит.
Оно ложится на былое тонкими слоями житейского мусора, бурой матовой пыли, и кажется, что да – забыл, прожил, исцелился. Уже и не видно, не прочесть буквы, не разглядеть картинок под мохнатым пачкучим покрывалом.
И вдруг знакомый жест, запах духов, такая же голубая рубашка, та же, что в том памятном доме дверная ручка, безделушка из прошлого, найденная бог знает где при уборке, чья-то привычка вот именно так отщёлкивать крышку позёрской бензиновой зажигалки – и нету пыли. Будто кто-то стёр одним торжествующим широким жестом. Стряхнул, смахнул, только чихнулось.
Сидишь голенький, лысенький и беспомощный, как новорожденная крыса, и думаешь: ну, приехали.
А время ехидно скалится тебе в лицо, доказывая, что оно не уравнение, чтобы быть линейным.
Время успешно стирает привязанности, порождённые половухой: вчера дыхание терял, шептал горячо, как в омут, ты будешь любить меня всегда, да, скажи это.
А завтра досадливо морщишься, некстати столкнувшись в кабаке или в тесноте тусовки: она с другим, ты с другой, во рту кислятина – послевкусие не самого приятного расставания.
Это да. Это время может. На это у него деньги есть.
Время исцеляет разве что в том смысле, что те из нас, кто доживёт, однажды впадут в возраст, когда вообще что бы то ни было плохо помнишь.
Зоя Атискова
Свежие комментарии