Всем на тебя плевать

Самый большой страх в 16 лет — узнать, что всем на тебя плевать. Самая радостная новость в 32 — узнать, что всем на тебя плевать.

В 16 я была бунтаркой: пять подушечек жвачки за раз, подвернутая под свитером юбка, поддельная мамина подпись в записке о прогуле. Я верила: люди вокруг только и думают, что обо мне. Обсуждают мою ненатуральную дубленку, мою немодельную внешность, мою беспородную собаку. Земфира обращается ко мне в каждой песне, обо мне гудят провода Васильева, для меня сможет все Вакарчук. Ни один парень не способен ненароком меня забыть. Ни одна подруга не имеет права случайно купить похожую кофточку.

Родители приходили с работ, разогревали жаркое, смотрели «Что? Где? Когда?». «Какие же они обычные», — тосковала я. Правильная жизнь в моем воображении напоминала инфекционное заболевание: озноб, лихорадка, бессонница, тахикардия. Надо лучше всех, надо вопреки, надо лбом об стену, надо доказать, оправдать, заслужить, доползти.

В 32 стало ясно: не надо. Я — один из семи миллиардов подписчиков инстаграма под названием «мир». Здесь никто никому не завидует дольше минуты — всем лень, дождь, постпостмодерн, тараканы в подносах, вторник. Людей больше интересует, когда включат горячую воду, чем кто там опять разбил мое ухайдоканное филфаком сердце. Мой невроз, варикоз, токсикоз, немиллион алых роз, полудохлая карьера, стоунхендж из чашек возле кровати — мои проблемы. И, черт возьми, все это прекрасно до слез.

Бывшие станут счастливыми без меня. Сотрут мои пьяные смски, отвыкнут завтракать пересоленными сахаром омлетами, дадут другим женщинам свои смешные фамилии. В офисе эйчар за месяц подыщет мне замену — она примется так же талантливо крошить орео в клавиатуру, трынькать зарплату и мечтать о домике на дереве. Дети вырастут и заживут по-своему. Будут заезжать ко мне по високосным субботам, клясться, что не голодны, дарить сертификаты на шопинг со стилистом.

Перерасти эгоцентризм, как велосипед с ручкой — главный кайф моей взрослости. Наконец можно делать что нравится и весить сколько весится. Можно носить леопардовое, петь мимо нот, жить в Австралии, класть ключи на стол, играть в геокешинг, бегать по стенам, работать поэтессой, есть шпроты, любить Хайдеггера, летать на флайборде, ругаться на латыни. Можно быть абсентеисткой, диггершей, шипперкой, меловинатором, спать головой на запад, разводиться каждую осень, встречать Новый год, выщипывая брови, не встречать Новый год, не выщипывать брови. Все временно, всем пофигу — что еще нужно для вдохновения.

Да, мне больше не принадлежит Вселенная, как в 16 лет. Теперь у меня остались ее крохи — любимая чашка с Биллом Мюрреем, билеты на самолет во входящих, неровно сложенный детский рисунок в кармане пальто. И примерно семь человек, которым не плевать. Тупо, но только сейчас до меня дошло: семь человек — это же намного больше, чем семь миллиардов.