Мне иногда случается попадать с сыном на детские площадки.
И там, естественно, у него кто-то хочет что-то взять. Ведёрко, паровозик, лопатку. Обычно он охотно делится, а тут в последнее время, прижимает игрушку к себе.
«Моё», — говорит.
На лавочке сидит мама с дочкой лет пяти, и поучает:
« — Смотри, Карина, мальчик — жадина. А ты такой не будь.»
Мне жадность — про другое
Про желание нагрести сверх меры, и про то, как отобрать чужое. А не про навык защищать своё.
Сын не хочет делиться, а я не хочу учить его быть щедрым, через «оторвать от сердца». Мне важно, чтобы он сам хотел. От души.
Мы идём в эколавку, и покупаем большой стаканчик печенья «алфавит», и второй такой же — с цифрами. Сын вначале сьедает все буквы и цифры, которые знает, а потом отдает мне стаканчики — «на». Я предлагаю ему поделиться с детками, если он больше не хочет, и он обходит детскую площадку, предлагая каждому по штучке.
Девочка Карина берет себе пригоршню букв в одну руку, и еще такую же горсть чисел во вторую. Мой ребёнок с недоумением наблюдает это событие, я с недоумением наблюдаю, как мама забирает у неё половину, потому что «Кариша, поделись с мамой». У девочки — полные слёз глаза, но быть жадиной так неохота, что, видимо, две горсти — это единственный способ что-то оставить себе.
Сын прячет голову в плечи, выпячивает нижнюю губку вперед, и похоже, собирается плакать. Я напоминаю, что он в любой момент может прекратить угощать, потому что это его печенье, и он имеет право никому не давать.
Мне жаль, что маленькая Карина не знает, что иногда делиться — это так же приятно, как принимать. И что это не повинность, а потребность.
…Напротив меня сидит мужчина. Ему 42 года, у него в машине я могу припарковать свою, и еще перевезти туда диван и тумбочку. У него три различных бизнеса, и один из них далеко за пределами нашей страны. У него гараж на четыре места, в квартире слышно эхо, если где-то на кухне включена музыка. Он довольно нелепо смотрится в моём крошечном кабинете в розовом пуфике, в своём пиджаке. Он разведён, и не планирует серьезных отношений.
Его запрос — что «бабы, одни б…, хотят от него денег». Им, по его мнению, все хотят пользоваться, но никому не нужен просто секс, просто досуг, просто общение. «Им подавай пляжи в Монако, кольца, долги их выплачивай, тьфу!».
Я спрашиваю, приятно ли ему заботиться о женщине. Ему приятно поправить ей одеяло, открыть ей двери в машину, напомнить пристегнуться, покатать её по ночному городу, сводить на выставку, разделить с ней устрицы с вином.
Он искренне не понимает, зачем при этом покупать ей платье. И цветы.
Он платит по счёту в кафе, потому что это этикет. В правилах этикета не сказано при этом, что «бабе еще нужно купить шубку и оплатить аренду хаты». «Ну ладно жене, она мать моих детей, она меня с бодуна терпит, но если мы просто вместе спим — зачем?»
Мне странно, потому что доводилось слышать, как мужчинам приятно что-то отдавать, и даже в «несерьезных» отношениях. Всё, что сопровождает отношения — это или духи из дьюти фри, потому что они ей нравятся, или ненавязчиво оставить деньги на карманные расходы, или оплатить губки, маникюр, спа… И женщина при этом любит, не использует. Отдаётся, не потому что он сказал «если будем до декабря вместе, положу под ёлку I-phone X», а потому что она мужчину хочет, уважает.
Это его инициатива — дарить айфон, и спрашивать, что привезти из очередной командировки. Это инициатива мужчины, если скоро фотосессия — надо купить ей платье, чтобы порадовать.
Мужчины, у которых не нарушен баланс «принимать и отдавать» (я видела, я знаю), будут бегать по всей Италии и фотографировать своей подруге туфли, которых она не нашла в своем городе, и купит, и привезет, и даже на ножку примерит.
Мой сорокадвухлетний мальчик в кабинете считает таких мужчин подкаблучниками, а женщин — продажными тварями.
Он считает, что женщина самодостаточная ни в чем не нуждается, а «попрошайки» ему не нужны.
И я не считаю его жадным. Я считаю, что он травмирован, и что там, где обычно даже нет просьб, а просто хочется что-то кому-то купить, у него — пробел, пустой файлик. У него не сформировалось избытка любви такого, чтобы делиться ею материально.
Я выяснила, что у него есть сестра. Она душевно больна, и каждый месяц он отдает много денег, чтобы немецкий пансионат поддерживал её в относительно вменяемом состоянии. Что с детства всё лучшее — ей. Что за каждый спрятанный кусочек вкусного — по шее, это для сестры, ей сложно жить на свете.
Мой клиент — не женоненавистник, а просто мальчик, которого называли жадиной за право иметь что-то своё.
Сейчас у него своего — завались, а радости нет.
Он не впускает женщин в свою квартиру жить, потому что они сразу становятся «нахлебницами» и «приживалками».
Он не даёт своим сексуальным партнершам деньги на косметолога, гинеколога, семинар по оральному сексу, и даже на чулки — иначе он чувствует, что его любят только за деньги. А женщины уходят не потому что им не покупают, а потому что им просто не понятно.
Он говорит, что он не жадный на любовь, но не готов её покупать.
…Я вспоминаю девочку Карину, которая, скорее всего, когда вырастет, ничем не захочет делиться. Или, чтобы не делиться, примет решение ничего не иметь.
Первые заработанные деньги, которые ушли у клиента на ночнушку сестре (не добровольно), он оплакивает по сей день.
Его злость на сестру за то, что она (ну, будем честными) — и нахлебница, и зависимая, и (не по воле своей), но «попрошайка» — трансформировалась в мизогинию по отношению к тем женщинам, кто хочет проявления любви — подарками.
Я просто хочу донести этими примерами, что каждый ребенок имеет право не делиться. Не отдавать своё. Не «снимать последнюю рубашку».
Это ведь такой кайф — уметь разделить блага с теми, кого любишь, и получить удовольствие всем вместе.
Автор: Василиса Левченко
Свежие комментарии