Как все-таки страшно есть

Сегодня человеку нужна изрядная отвага, чтобы просто поесть. О кулинарных фобиях.

 

Мало в каких воп­росах человек так изобретателен, как в придумы­вании себе мнимых угроз и врагов. Обитатели Земли приличную часть своей не очень долгой жизни высматривают на горизонте кагэбэшников в серых плащах, прихвостней мировой закулисы, признаки грядущей пандемии человеческого ящура, тень надвигающегося ледника либо стену океанских волн. Враг вездесущ. Он ворует деньги с мобильного телефона,­ ежегодно перекладывает новый ас­фальт (предварительно посыпав его тополиным пухом), брызжет слюной из телевизора, меняет жару и голубое небо на плюс шесть с дождем аккурат к вашему приезду на курорт. А еще он подмешивает крахмал в творог, красит чай йодом, а разведенный водой порошок разливает в бутылки и клеит на них наклейки: «пиво», «молоко», «жидкое мыло». Коварный враг скармливает вьетнамской рыбе тилапии перетертые кеды «Два мяча», после чего выпускает ее в бассейн с красителями и рыбным бульоном из кубика. Он внедряет в наши организмы чуждые ценности через плесневый сыр.

Еда – опасная вещь. Люди, имеющие с ней дело каждый день, – настоящие герои. В детстве все зло мира умещалось для меня в два слова: ­«Туранчокс» и «ботулизм». Но если про первого я все-таки понимал, что он киногерой и бояться его в мои полные семь несколько стыдно, то ботулизм у меня вызывал панический ужас. Я умолял родителей варить и жарить любую еду на час дольше, чем они привыкли. Я наотрез отказывался от любых консервов и даже сырокопченую колбасу соглашался есть лишь в том случае, если она была куплена в моем любимом магазине «Полесье». За что я так его любил – не знаю. Это был последний всплеск советского потребительского креатива, железный ангар, торгующий, помимо колбасы, огородной рассадой, мумием, мурманским консервированным манго и брошюрами об астральном пробуждении. 

Еда – опасная вещь. Люди, имеющие с ней дело каждый день, – настоящие герои. 

С возрастом ужасы приобретают вроде бы более цивилизованный вид, зато их становится больше и источники раздражений куда ближе, чем ботулизм. Если вдуматься, есть нельзя ничего. В мясе – антибиотики, в рыбе – металлы, в помидорах – пестициды. В хлебе – крахмал и дрожжи, во фруктах – сахар, в яйцах – холестерин. Тянется, бывало, поутру рука к шампанскому, черной икре и устрицам – так сразу себя по этой руке хрясь! В шампанском алкоголь, да еще и с пузырьками, а это смерть мозгу моментальная. Черную икру эту, может, из предпоследнего несчастного осетра достали, а последний на это посмотрел и сам умер. А уж устрицы... Вдруг вот на этой самой устрице дрогнула рука того, кто их открывал? Дрогнула рука, нож соскочил, и маленький, но острый кусочек раковины упал внутрь и притаился. Устрицы, как известно, не пищат, а вот люди, которым осколок раковины режет изнутри желудок, и пищат, и орут, и выражаются непотребно. Страшно? Мне очень. Есть даже термин для хронического ужаса перед устрицами – остраконофобия.

А сколько прекрасных пищевых фобий существует на свете! Страх, что к тебе в салат заберется какой-нибуд­ь особо мелкий и особо мерзкий слизняк. Ужас ожидания того, что прекрасный теплый круассан вместо того, чтобы просто перевариться, начнет бродить у тебя в животе. Паника из-за серы в вине, мышьяка в курице и ртути в стейке из тунца. Кто-то мучается ацерофобией и не может есть ничего кислого. Микофобы страдают, когда их друзья и родственники отправляются в лес по грибы. Консекоталеофобы никогда не поедут в Гонконг или Саппоро, ведь они панически боятся палочек для еды. Сидит человек в ресторане, ковыряет пустой рис с макаронами, отставив подальше солонку и перечницу, и теплой водой запивает – у него геуматофобия, он боится любой еды с более-менее ярким вкусом.

И наконец, моя персональная, любимая сарантоподарусародакинофобия*. Заработал я ее как-то в разгар лета, сидя перед тарелкой с персиками. Съел один, съел второй. Тянусь к третьему. Разламываю, и как-то легко он разламывается, вместе с косточкой. А внутри этой косточки – огромная, непонятно как туда поместившаяся сороконожка, с бешеной скоростью нарезающая круги, уткнувшись носом себе в хвост. Как сороконожка попала в персиковую косточку, как жила там, в тесноте, темноте и безо всякой еды, почему вдруг очнулась и, главное, почему не бросилась жрать доставшийся ей сочный персик (я-то, понятно, к нему не притронулся), а продолжила вращаться внутри половинки косточки – загадка. Но о свежих персиках я теперь даже думать не могу.

Все это, в общем, не причина посыпать себе голову пеплом. Фобии могут сослужить отличную службу. Как минимум не дадут вам объедаться и напиваться, как Элвис Пресли. Соберетесь в очередной, возможно, четвертый подряд вечер в одиночестве выпить на кухне две бутылки крепкого – включайте «Москва–Петушки», документальный фильм польского режиссера Павла Павликовского про Венедикта Ерофеева, запивающего в кадре водку чем-то мутным из банки, и про его друзей, развлекающихся примерно тем же в обоих конечных пунктах маршрута. Сюжет и типажи, думаю, вы примерно представляете, антураж, в котором герои существовали в осенне-зимне-весенней слякоти 1989 года, – тоже. Но уверяю, что в реальности все куда ярче и насыщеннее. Мощнейший всплеск фобии к алкоголю и беспутному образу жизни, а также филии к физкультуре и обезжиренному творогу я вам гарантирую. По мере необходимости можете повторять просмотр два-три раза в месяц – в зависимости от того, насколько мощную реакцию вам надо вызвать. 

Фобии могут сослужить отличную службу. Как минимум не дадут вам объедаться и напиваться, как Элвис Пресли. 

Можно, наоборот, пересиливать фобию, тренируя силу воли. Просыпаетесь утром, идете на кухню, а на столе уже ждет персик – положили его туда с вечера, чтобы согрелся после холодильника, а вероятная сороконожка проснулась и взбодрилась. Приступаете к психотерапии: десять напряженных секунд, пока вы разламываете персик, обливаетесь соком и ждете, прыгнет на вас членистоногий монстр или все, как и вчера, пройдет тихо. Персиковая рулетка. Через пару недель максимум нервы у вас – как арматура.

Какую-нибудь достаточно элегантную фобию можно использовать для придания особого шарма вашему образу. Сороконожки в персиках и водка с банками тут, конечно, не годятся, нужно что-то более изысканное. Воспитайте в себе, к примеру, стойкую неприязнь к пузырькам и на приемах требуйте шампанского, взбитого специальным венчиком – можете даже носить его с собой в сафьяновом футляре. Можно еще бояться рыбьих глаз и, накрыв ладонью голову форели в тарелке соседки, свести с ней приятное знакомство.

Ну и наконец, на фобиях можно заработать приличное количество денег. Мало жира, много жира, глютен, сахар – всем этим жупелам посвящены сотни книг, статей, фильмов и пламенных выступлений, принесших своим создателям ощутимую материальную выгоду. Все они публике уже изрядно надоели, ей хочется чего-то нового, не ме­нее страшного. Возможно, это ваш шанс. Дерзайте.

*Cарантоподарусародакинофобия – придуманный автором псевдомедицинский термин, состоящий из слов «сороконожка», «персик» и «ужас».

Источник